Коваленко Григорий Дмитриевич

Дата рождения: 15.02.1925

Место рождения: Ставрополь

Дивизия: 301 Сталинская стрелковая

Григорий Дмитриевич Коваленко: «Смерть была единственным решением, чтобы не сдаться в фашистский плен».
Григорий Дмитриевич родился 15 февраля 1925 года в Ставрополье. На фронт его призвали 18 января 1943 года. 17-ти летний мальчишка сразу попал в 130-й запасной полк, который тогда стоял в станице Невинномысской.
С болью в голосе ветеран вспоминает свои первые дни на переднем крае обороны, куда он, как и другие ребята, попал сразу со школьной скамьи. Сразу после распределения в военкомате молодых солдат направили в Куршаву, оттуда в Куршавку, а после к Невинномысску. «Первые мои дни на войне мы каждую ночь проходили по 60 километров, неся в руках снаряды для обеспечения войск в Краснодаре. Все мы были еще без обмундирования. Несли, прижимая к груди, как мать несет свое дитя…», - вспоминает ветеран. Ставропольский край тогда уже был освобожден, а Краснодарский нет: здесь шли отчаянные бои. «Тогда, в эти первые страшные для нас дни мы прошли боевое крещение немецким реактивным минометом… Мы шли, и дорога нас мужала. По пути нам встречались кошары, которые вместо овец были заполнены изуродованными телами русских бойцов…Сердце замирало от боли и ужаса, и каждый думал здесь мог бы лежать и я. Так, с каждым часом мы становились взрослее, и у каждого, клянусь, желание скорее попасть на линию огня становилось невыносимым. Скорее взять в руки оружие…», - Григорий Дмитриевич как будто видит все эти страшные картины перед глазами и по сей день.
В феврале Григорий Дмитриевич попал в минометный батальон, где его назначили наводчиком миномета. При освобождении станицы Анастасиевской его расчетом было уничтожено две огневые точки. «В этот день весь расчет получил медали «За Отвагу». По сей день эта первая награда самая ценная для меня, самая дорогая сердцу», - делится герой. Но есть в памяти еще одна ценная вещь. Это не орден и не медаль, коих у Григория Коваленко достаточно, это просто лист газетной бумаги. «После освобождения города Сталина, родителям всех участников освобождения пришли благодарности от самого главнокомандующего. Мои родители тоже получили этот листок со словами благодарности за воспитание сына», - вспоминает ветеран.
Самым тяжелым эпизодом военных лет Григорий Дмитриевич считает события, произошедшие при освобождении Темрюка. Не возможно передать словами всю боль, с которой ветеран произносит каждое слово, описывающее те несколько суток… Даже слушая эти слова, к горлу подступает комок боли, а в груди как будто что-то обрывается.
«Мы шли в наступление в станице Курчанской тогда, по разные берега реки с немцами. На вражеском берегу, затаив дыхание, укрылось несколько наших раненых ребят. Они не умели плавать, и в какой-то момент было принято решение переправить им лодку. Как только судно спустили на воду, оно разлетелось в щепки под немецким огнем… Тогда, дождавшись ночи, старшина смог перетащить двух солдат вплавь», - Григорий Дмитриевич на минуту замолкает, чтобы набрать полную грудь воздуха и продолжить, - «У тех, кто остался на противоположном берегу шансов спастись уже не было: ранения были слишком тяжелыми. Я на всю жизнь запомнил, как они из последних сил поднимались, шатаясь шли к воде, заходили в нее и, помахав на прощание рукой, топились. Смерть была единственным решением, чтобы не сдаться в фашистский плен».
В День Победы Григорий Коваленко находился в эшелоне по дороге в Эстонию. «Ночью мы услышали море выстрелов. Первая мысль – немецкий налет! Люди повалили на улицу, я тоже выбежал полусонный и увидел небо, сплошь усыпанное пулями и ракетами. Только когда вокруг загудело, казалось, всемирное «Ура!!!», я понял, что вот она, Победа!», - теперь Григорий Дмитриевич смеется, в глазах его блестят слезы радости. «На первой же станции эшелон остановился, и началось такое невообразимое сумасшествие, что голова шла кругом! Откуда-то появились баяны, балалайки, гитары, народ разом пустился в пляс. Национальные танцы танцевали и армяне, и белорусы, и грузины, и русские, и цыгане. Все радовались на свой лад, но в воздухе чувствовалось невероятное ощущение сплоченности. Наверное, это и было счастьем».